I. ПРЕЖНЯЯ УВЕРТЮРА К о р м и л и ц а (заклинание) Крыло зари дрожит в разрушенном фонтане, Повержено во тьму тревожных очертаний, Повержен пурпуром безжалостных бичей, Над оперенною геральдикой ночей, Рассвет на башню к нам сошел под свод кумирни Пеплохранительной, где в ладане и смирне Чернеет жертвенник надгробный, — как жесток Каприз пернатых зорь: торжественный чертог Померк, исчез птенец! Над обветшалой урной Бассейна мертвого ни брызг, ни ряби бурной: В холодном омуте бессмысленного дня Сгоревшей осени дымится головня, Ни лебединых дуг, что в снежном мавзолее Таили темный клюв, белее и круглее Под мраморным крылом, и ни одной звезды, Сверкнувшей гранями над зеркалом воды. Преступная заря! Костер краснее крови! Подручный палача в пурпуровом покрове! Пустой проем окна над пламенным прудом, Там спальня, там зарей испепеленный дом, Там время тусклые трофеи умертвило, Там дремлют панцири резные, там сивилла Сквозь серебристые шпалерные цветы Возводит тонкие смущенные персты К задумчивым волхвам: такой же полдень вышит На фартуке моем, где ветерок колышет Разводы певчих лоз, невидимых почти На ломком серебре, поблекшем взаперти Под скрытной крышкою слоновой кости древней, Пока пророчица, подобная царевне Воздушной, кружится над ароматом трав, Не бивни желтые — просторный луг избрав, — О розы, чуждые покинутой постели, Пропахшей холодом цветов, что облетели Над гибнущей свечой, — изменники луны, Чьи стебли в хрустале раскаянно влажны. Крыло зари дрожит, омытое слезами... Тень, отраженная в магическом бальзаме, И уносящийся, о прошлое, к тебе Колдуньин голос мой, готовый к ворожбе. Покуда ладаном раздумий полон воздух, Старинный, как мечта об ароматных звездах, Над бронзой стынущих кадильниц, в тишине Холодной древности, по выцветшей волне Пустого савана, сквозь кружево резное, Восходит облако, сквозящее, сквозное, Чей безнадежный блеск так бледно-бирюзов (Какую даль таит запретный этот зов!) — О безнадежный блеск истертой филиграни И гулких голосов, глухих от замираний: Великолепствуя в бесславье багреца, Без сопричастников затменного конца, Взметнешь ли к небесам просительные гимны, Агонизируя, приют покинешь дымный? Все унесет во тьму таинственная тень,— Повержен, обречен, усталый гаснет день, Уходит, как вода в разрушенном фонтане, Не разобрать ее певучих бормотаний,— Плачевный знак. Постель, страницы простыней, Вы монастырских книг бледней и холодней: Взамен тугого льна пергамент вдовьих свитков, - Вас грезы пряные покинули, не выткав Пророческих письмен на белизне тафты, Не знающей волос уснувших. Где же ты, Холодное дитя? Неодолимо гулок Цветочный утренник загадочных прогулок И злая тьма, когда на циферблате сфер, Где гирей часовой подвешен Люцифер, И рассечен серпом полуночной латуни Граната рдяный плод, и истекают втуне Клепсидры плачущей минуты, и, как встарь, Ни ангела вокруг. О том не знает царь, Вознаграждающий годами эти груди, Иссякшие с тех пор, как на кровавой груде Воздвигся он, и нет сколоченных досок Над убиенными, и не густеет сок Камедный, — ни о чем не ведают стальные Нагрудники, пока ладони ледяные К могучим пиниям подъемлют серебро Фанфар, — давно ли нам пророчили добро Гаданья, а теперь предсказывают горе! Вернется ли монарх с альпийских крутогорий? Над грозовым перстом в мозаике окна, Где памятью фанфар далеких зажжена Заря, расплавился старинный свод, замыслив Преобразить в свечу воздетый перст, завистлив И злобен талый воск, чье тело пронзено Багрянцем сумерек, о нет! оно красно Жестокой краснотой последнего рассвета, Когда настанет он? — никто не даст ответа. Изгнать себя душе холодной тяжело: Так лебедь мечется и прячет под крыло Зрачки, что через миг закроются, но прежде К провалу вечности склоняются в надежде Увидеть наконец в мучительной тени Избраннических звезд алмазные огни. II. СЦЕНА К о р м и л и ц а Ты не растерзана? Клянусь, ты стала тенью Царевны! Время ли бродить по запустенью Незнаемых веков? Прижмись к моей груди, Дозволь поцеловать твой перстень... И р о д и а д а Отойди! Лавинами волос мое омыто тело, Безвинный этот лед ты запятнать хотела! Я умереть могла, когда бы Красота Не означала Смерть... Под утро разлита По замирающим заманчивым просторам Торжественная грусть триумфа, о котором Молчат пророчества. Кормилица зимы, Под своды каменной, зарешеченной тьмы Сошла я и во рву, куда на бурых лапах Столетий проклятых прокрался львиный запах, Стояла, но меня не тронули цари Пустынной древности, покуда изнутри Катился липкий страх, — блестящая опала Меня прельстила вдруг, — так прежде рассыпала Я над поверхностью дворцового пруда Резные лепестки кувшинок, что всегда Живут в душе моей мучительным узором, А возле самых ног, следя притихшим взором За веером мечты, как замерший прибой, Расположились львы. Но, нянька, что с тобой? Уйми старушечий озноб и казематы Пещерные забудь! — звериный рев косматый Не долетит сюда, засовы отворив. Чтоб не пугалась ты кошмара львиных грив, Подай мне зеркало, и наважденье злое Я гребнем прогоню. К о р м и л и ц а О если не алоэ, Не миро под стеклом, заплавленным в сургуч, Печалью насладись, — послушай, как тягуч И горек запах роз. И р о д и а д а Отравою пропитан Цветочный фимиам: мой разум усыпит он. Дурманных лепестков бальзамовый настой Пусть укрощает боль людскую... Но постой, Как смела ты забыть, что терпких ароматов Не терпят волосы, чей блеск волшебно-матов, — Железный звон кольчуг, нефрит округлых ваз Заледенели в нем, — я с детства помню вас На праздничной стене пустынной галереи. К о р м и л и ц а Старуху не кори! День ото дня серее Пергамент памяти моей, истерся след Запрета твоего, истлел — за столько лет... И р о д и а д а Поставь мне зеркало и помолчи! Застыли Глубины озера овального. Не ты ли, О зеркало, когда на влажный холод твой Ложились тусклою опавшею листвой Воспоминания, пустыми вечерами Высвечивало тень мою в бездонной раме? Безумье грез нагих познала я тогда! Скажи, я хороша собой? К о р м и л и ц а Ты как звезда! Вот только локон здесь рассыпался… И р о д и а д а Не трогай! Глумленья не стерпев над чистотою строгой, Застынуть может кровь, а тело — омертветь! Какие демоны живут в тебе, ответь? То ненавистные дурманные флаконы, То дерзкий поцелуй и вовсе беззаконный Бесстыдный жест (меня коснулась бы она!) — Предвестья вечера, когда совсем одна На башню я взойду для пытки неизвестной. К о р м и л и ц а Причуды возраста прости ей, Царь небесный! Тайнозаступница безвременной мечты, Так девочкой к себе прислушивалась ты, По замкнутым садам скитаясь одичало, И часто в робости твоей я замечала Грозящую красу безжалостных богинь. И р о д и а д а И все же ты меня коснулась бы? К о р м и л и ц а Отринь Сомненья, положись на многозоркий опыт. И р о д и а д а Молчи! К о р м и л и ц а Так он придет? И р о д и а д а Бездумный этот ропот Не слушай, звездная обитель! К о р м и л и ц а Но кому Вручишь ты этот клад напрасный? Не пойму, О ком мечтаешь ты, бродя осиротело В зеркальных комнатах? Нагую роскошь тела Для Бога ты хранишь? И р о д и а д а Нет, для себя самой! К о р м и л и ц а Ты выросла одна, цветок печальный мой, Вверяя радости и чувства дорогие Холодным двойникам ночных прудов. И р о д и а д а Другие Иронию твою оценят. К о р м и л и ц а Дочь моя, Твое победное презренье вижу я Разбитым, рухнувшим во прах. И р о д и а д а Да разве смели Меня коснуться львы безвидных подземелий?! Изваянная плоть душе моей чужда, И только об одном тоскую иногда, Блуждая в небесах виденьем отрешенным, — О молоке твоем, в младенчестве вкушенном. К о р м и л и ц а Пожертвовать судьбе такую красоту! И р о д и а д а Да, для себя одной все ярче я цвету. Меня поймете вы, слепящие глубины Всеведущих садов — алмазы и рубины, И золото, чей блеск под спудом погребли Покровы девственной, нетронутой земли, И вы, звенящие на солнце изумруды: Ваш мелодичный свет в глазах моих, и груды Металлов, чей густой и царственный отлив Расплылся в сумраке, мне косы опалив, — Но ты, о женщина, рожденная в зловещий Неосвященный век пещер Сивиллы вещей, Как смертного любовь мне прочить смеешь ты? И, предрекая дрожь жемчужной наготы, Безжалостно срывать покров мой лепестковый! Нет, лучше предскажи мне берег тростниковый, Где летняя лазурь, случись ей обнажить Стыдливый трепет мой, мне не позволит жить, И я умру! Страшна мне девственность, но сладок Привычный страх, когда, среди прохладных складок, Змеятся волосы по влажной простыне, Терзая плоть мою в бесплодной белизне, Самоубийственной и томно-непорочной, И леденящий свет сестры моей полночной Над холодом снегов пылает до утра. Как целомудренна ты, вечная сестра! К твоей святыне я тянусь мечтой о чуде, И в одиночестве мне кажется, что люди, Рожденные в моей отвергнутой стране, Исчезли в идолопоклонническом сне, Где, словно звездные ночные мириады, Горят алмазами глаза Иродиады... О чары поздние, о вас ли я грущу? К о р м и л и ц а Ты смерти ищешь? И р о д и а д а Нет, я смерти не ищу. Ступай, кормилица, и сердце ледяное Сурово не суди! Опять в надменном зное Расплавился восток, и свод пылает весь, — От серафической лазури занавесь Бесстыдное окно. А знаешь, там, за морем, Иные страны есть, там по вечерним зорям Сжигает синеву бескровная звезда И Веспер имя ей, и я хочу туда, Где солнца нет. Постой, еще одну причуду Исполнить потрудись: зажги огонь повсюду. На свечи желтые смотреть отрадно мне, Когда растает воск на жертвенном огне И слезы катятся по ветхой позолоте. К о р м и л и ц а Огонь сейчас? И р о д и а д а Ступай! О губы, как вы лжете В нагом цветении! Ваш крик мне чужд, увы, Я все чего-то жду, или, быть может, вы Сквозь слезы детских снов впервые рассмотрели Осколки тающих алмазных ожерелий. III. ГИМН ИОКАНАНА Застывшее светило О чуде возвестило И кануло на дно Раскалено И тотчас мрак полночный Окутал позвоночный Осиротелый столб Под крики толп И голова взлетела Отторгнута от тела Как продолжать одной Дозор земной Отъята плоть железом Кроваво-красным срезом Тысячелетний спор Решил топор Но взор уединенный Постами опьяненный С похолодевших плит Не воспарит К незамутненным высям Где холод независим От ледниковых зим Невыразим Крещен нездешней славой Я кланяюсь безглавый Служенью чей завет Бессмертья свет.