Титурэль 1 - Кто ты, мальчик? куда?.. Твои волосы Нежней королевского золота, Тебе пажом надо стать... Отчего ты один? Где мать? - Титурэль мое имя. Я вышел, Когда рассказал мне дед О песне: он сам её слышал И прекраснее в мире нет. Ту песню ангелы пели В Сальватэрре, земле святой... Нет на свете другой мне цели, Как дорога к стране той. - Ты ошибся, дитя. Туда Надо плыть по многим морям. Попадают даже суда То к пиратам, то к дикарям; А когда каравелла в шторм На подводной рухнет скале – Яйца чаек, единственный корм, Испечёшь ты в тёплой золе. Но нечего будет пить, И когда оборвётся нить, Ты обрадуешься концу. Возвращайся ж, дитя, к отцу. Меняются годы, несутся года и года, Мужает упорство, духовная крепнет страда, И встречные птицы с небесным лучом на крыле Всё дальше и дальше манят его в путь по земле. 2 - Кто ты, юноша? и куда? Благородна твоя стать, Твои тонкие руки не знают труда, Тебе надо рыцарем стать! - Мне не надо быть рыцарем. В рубище сером, Как Спаситель ходил по земле, Я достигну скорей Сальватэрры В этом мире, лежащем во зле. - В Сальватэрру путь долог и крут. Далека твоя цель - не дойти! Византийцы в рабы продадут, Сарацины убьют по пути. - Но не знаю другой я цели; Невозможен мне путь иной омолись о рабе Титурэле, О дороге его земной. Меняются страны, несутся года и года, Встают из-за моря империи и города, И плачутся ветры, и волны бушуют во мгле О пламенном хоре, которого нет на земле. 3 - Без оружия?! Путник, зачем Ты бредешь в эту степь один? Азра пала, пал Вифлеем, По пятам спешит Саладин! - Но к неверным проникну легче я Без оружия и щита. Да будут щитом мне вера моя, Смирение и нищета. - Э, мы тоже верили прежде, Пока от бед и утрат Нас хранило, подобно надежде, Имя Конрада Монферрат. Но погиб он - и пламень веры Победы нам не стяжал: Оттеснены тамплиеры, И Тевтонский орден - бежал. Меняется время, несутся года и года, Нигде нет покоя, нигде, никогда, никогда – И чайки, и бури, и кедры на каждой скале Тоскуют о хоре, которого нет на земле. 4 - Мир тебе, странник Аллаха! Гостем быть удостой, Стопы от жаркого праха Под кровом шатра омой. Ты стар, голова в сединах, Но вижу твой дух - в огне. Когда до святой Медины Дойдешь - помолись обо мне. - Брат! Не святыня Каабы, Не царственный город Ислама Не мудрость ученых арабов, Не светоч Христова Храма – Иная жжет меня рана, И жажда неутолима Ни пенной струей Иордана, Ни солнцем Иерусалима. Уж силы мои догорели, Но слава нищей судьбе... Молись о рабе Титурэле, Как я молюсь о тебе. В песках Сальватэрры влачатся года и года, - Барханы песчаные за чередой череда, - И лишь умирая, во всепоглощающей мгле, Услышит он голос, которого ждал на земле. Прострут ему ангелы дивную Кровь в Хрустале – Причастье и радость для мира, лежащего в зле, Чтоб в горних высотах, молчаньем и тайной объят, Хранил ее вечно незыблемый град Монсальват. И будут сходить от обители по ледникам Народоводители к новым и новым векам, Пока на земле хоть один еще есть пилигрим, Духовною жаждой, как пламенем смертным, палим. 1934

*** Мне радостно обнять чеканкой строк, Как влагу жизни - кубком пира, Единство цели, множество дорог В живом многообразье мира. И я люблю - в передрассветный миг Чистейшую, простую негу: Поднять глаза от этих мудрых книг К горящему звездами небу. Как радостно вот эту весть вдохнуть – Что по мерцающему своду Неповторимый уготован путь Звезде, - цветку, - душе, - народу. 1935 *** (Милый друг мой, не жалей о старом) Милый друг мой, не жалей о старом, Ведь в тысячелетней глубине Зрело то, что грозовым пожаром В эти дни проходит по стране. Вечно то лишь, что нерукотворно. Смерть - права, ликуя и губя: Смерть есть долг несовершенной формы, Не сумевшей выковать себя. 1935 Мишка... Его любил я и качал, Я утешал его в печали; Он был весь белый и урчал, Когда его на спинку клали. На коврике он долгим днём Сидел, притворно неподвижен, Следя пушинки за окном И крыши оснежённых хижин. Читался в бусинках испуг И лёгкое недоуменье, Как если б он очнулся вдруг В чужом, неведомом селеньи. А чуть я выйду - и уж вот Он с чуткой хитрецою зверя То свежесть через фортку пьёт, То выглянет тишком из двери. Когда же сетки с двух сторон Нас оградят в постельке белой, Он, прикорнув ко мне сквозь сон, Вдруг тихо вздрогнет теплым телом. А я, свернувшись калачом, Шепчу, тревожно озабочен: - Ну что ты, Мишенька? о чём? Усни. Пора. Спокойной ночи. - И веру холил я свою, Как огонёк под снежной крышей, О том, что в будущем раю Мы непременно будем с Мишей. 1950 *** (Ни кровью, ни грубостью праздников) Ни кровью, ни грубостью праздников, Ни безводьем духовных рек, Ни кощунством, ни безобразием Победить не властен наш век. В дни татар находили отшельники По скитам неприметный кров, И смолисто-грустные ельники Стерегли свечу от ветров. Каждый нищий, каждый калека Мог странничать, Бога ища, - А ты, мой товарищ по веку, Заперт, и нет ключа. Чтоб враг не узнал вседневный, О чем сердце поет в ночи, Как молчальник скитов древних, Опустив веки, - молчи. Тишины крепостным валом Очерти вкруг себя кольцо И укрой молчанья забралом Человеческое лицо. Восхождение Москвы Тот, кто лепит подвигами бранными Плоть народа, труд горячий свой, Укрывал столетья под буранами, Под звездами воли кочевой. Тело царства, незнакомо с негою, Крепло в схватках бури боевой, Где моря играют с печенегами, Где поля гудят под татарвой. И призвал он плотников, кирпичников, Тысячами тысяч, тьмою тем, Бут тесать для сводов и наличников, Укреплять забрала белых стен. С давних лет водителями горними Труд могучий был благословен. Это созидалась плоть соборная Для души - сосуд её и плен. День вставал размеренно и истово, Свежестью нетронутой дыша, Жития с молитвой перелистывал И закатывался не спеша. Что завещано и что повелено, Знала ясно крепкая душа, И брала всю жизнь легко и медленно, Как глоток студёный из ковша. И в глуши, где ягод в изобилии, Где дубы да щедрая смола, Юной белокаменною лилией Дивная столица расцвела. Клирным пением сменялись гульбища, Ярмарками - звон колоколов; Золотом сквозь нищенское рубище Брезжили созвездья куполов. 1949